 | | |
|
Выпускники легендарной Мышанки в Забайкалье
|
|
| aidar55 | Дата: Вторник, 21.06.2016, 02:48 | Сообщение # 151 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| вот фото - Ефим Рудинский из моей повести " О товарищах веселых, о полях(ивсках) посеребренных"
в одноклассниках, найти легко его стр, спросите,кто не верит-гонял он нас с тумбочками с 3-го на 1-ый этаж или нет?
тройной одеколон я перевел на водку, у меня в повести получилось две бутылки. это много. у меня не было одного флакона, мне дали много -неполных. махнул я прилично, но держался крепок на ногах, привичкас гражданки, и ведь пил не старые дрожи, когда выпьешь стакан и пьяный. после армии я литр водки на свадьбах выпивал -это точно. но пьянел. а когда пошел к командиру полка, напившись одеколона, был со свежей головой, даже энергичный,легкий-давно не пил, почти два года.
это я по поводу правдивости.
https://i512.mycdn.me/image?
t=56&bid=803413273803&id=803402098891&plc=WEB&ts=000000009f005501e4&tkn=*rwVb4lJY2EUSpsRKgCnRC_1OOzM
|
| |
| |
| aidar55 | Дата: Вторник, 21.06.2016, 02:50 | Сообщение # 152 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| чета ссылка не работает. но можно на Ефима выйти через поиск в ОК
|
| |
| |
| aidar55 | Дата: Вторник, 21.06.2016, 02:53 | Сообщение # 153 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| Ребята, даю свой рассказ . место действия Мышанка
Вояж
Господин Зальц, весь сизый – лицом, волосами и цветом шляпы, спустился с крыльца провинциальной гостиницы.
Старый дворник, полуюродивый Тихон, сидел на лавке. Увидев гостя, оскаблился и воскликнул:
– Корошо!
– Зер гут! – подхватил немец.
– А по-нашенски?.. – продолжал вчерашнюю игру дворник: дурашливо вытянул в сторону немца плешивое темя, обнажил редкие зубы.
– Зашибись! – немец блеснул золотом пломб.
И Тихон с восторгом ударил черенком метлы оземь.
Он напоминал Зальцу известного русского артиста, с натянутой от уха до уха плешью, очень талантливого и пожилого, не так давно скончавшегося в берлинской клинике.
Тихон поднялся с лавки. Приволакивая ногу, подковылял, обеими руками сжал протянутую ладонь и близоруко уставился на дракона, танцующего на платиновой печатке немца.
Вскоре Зальц шагал по булыжной мостовой белорусской деревни Мышанка.
В Полесье уже пришла осень. Акация у дороги пожелтела и роняла листья. Влажный воздух приятно орошал легочные корешки, дышалось хорошо. Желудок переваривал консервированную ветчину, залитую аргентинским кофе. «Как это у них писал граф Толстой: “Он испытывал удовольствие от перевариваемой пищи”», – благодушно думал немец. И плечи его наливались энергией, шаг легчал. Конечно, он не так стар! Весной в Цюрихе он отдыхал с двумя офицерами из Люфтваффе, после русской кампании отбывших длительные сроки в сибирских лагерях. Они еще бодры, хотя им уже по восемьдесят.
Завтра Зальц уезжает на родину. В тихий приморский город. Там воздух свеж и щекочет ноздри, словно газы сельтерской, – это когда штормит море и ветер приносит пыль нордических волн, разбившихся о скалы.
В Россию Зальц приехал по делам сыновней фирмы, торгующей химическими удобрениями. Он живет в гостинице.
По утрам мимо его окон колонна солдат бежит к лесу. Останавливается возле опушки, выравнивается и, рассыпавшись шрапнелью, пересекает песчаное поле, чтобы облегчиться у канавы. Но у них злой начальник. Слова «Медленно!» и «Отставить!» звучат по нескольку раз. И уставшие солдаты, увязая сапогами в песке, возвращаются в строй… Командир смотрит на ручные часы, кричит: «Не успели!» – и, так и не разгрузившись, солдаты бегут обратно в казармы…
Господин Зальц перешел поле. Вдоль яра трепетал осинник. Над деревьями, клубясь, лиловели тучи… Вдруг над головой засвистело. Зальц глянул и увидел ржавое полотнище – падающего коршуна, а под его крыльями – неистово вьющегося воробья. Раздался странный хлопок – и коршун, схвативший когтями добычу, зловеще полетел в сторону леса…
Зальц поднялся на взгорок и стал глядеть вдаль. Выбритое лицо сосредоточенно вытянулось, рыхло опали щеки.
Вон там, за дорогой, извилистый спуск к реке, водозабор. А там, в сторонке, избы стояли, конюшня…
Тогда в горящем хлеву пронзительно ревела спрятанная корова. Звук был душераздирающий. Унтер Зальц задумчиво шагал по тропе. Морщась, аккуратно вдавливал в песок носком начищенного сапога пустые гильзы – все медленней и глубже… Не выдержав, наконец, вскинул «шмайссер» и выпустил в горящий хлев весь «рожок». И потом у него целый день тряслись пальцы рук.
Зальца тянуло в эти места. Мир, который ему предстояло тогда покорить, начинался отсюда – и поэтому он полюбил эту чуждую, нищую землю. Здесь он был молод. Зальц вскинул глаза – и лысые веки его покраснели…
Он помнит желтоволосую девушку. Ее вытащили за косу из дома. Она с размаху шлепнулась с крыльца наземь и испуганно примолкла. Сухая ссадина на ее колене медленно пропиталась кровью, поглотила золотинки волос…
Рядовой эсэсовец с расцарапанной щекой опустил ствол – и дернувшаяся нога сбросила каплю в пыль. Колени раздвинулись, как у роженицы…
Унтер Зальц только отвел глаза… Но после, насилуя девок, непременно делал на их телах ранки, а после войны едва сдерживал себя, чтобы не прокусить до крови плечо своей Гретхен, – видя всегда то колено…
Зальц глядел через поле на кирпичную постройку водозабора. Из небытия всплывали печальные лица соотечественников, Курта и толстяка Вилли, убитых партизанами.
И заложников сжигали в конюшне. Зальц стоял в оцеплении у того оврага. Дым по волглой траве стлался в его сторону. В конюшне кричали, доносилась возня ошалевшей овчарни. Уже потрескивало, начало припекать плечо, дым ел глаза. И вдруг сквозь слезы Зальц увидел двух мальчишек, бежавших вниз от пылающей постройки. Зальц встал на пути – и те двое превратились в одного, остолбеневшего. Это был шароглазый подросток. Остановившись, он поскользнулся и, съехав по траве, сбил Зальца с ног. Зальц схватил его за мокрую рубаху на тощей груди, но тот, хрипя, прокусил ему руку и полетел вниз.
Платиновый дракон танцевал в арийской крови. Зальц поднял автомат и, лежа на боку, долгой очередью подрезал-таки прыжок: мальчишку косо вертануло в овражный кустарник.
«Сколько лет они говорили о возмездии, – думал старый Зальц. – Я – убивал. Возможно, уничтожил родичей Тихона. И вот, стою на его Фатерланд. Стою, как хозяин. А он готов лизать мне руку… Надо дать ему что-нибудь. У меня есть коньяк…»
Бескровные губы Зальца скорбно сжались, веки опали шалашиками.
Темное облако над лесом ширилось; где-то погромыхивало. Зальц прошел немного и обернулся: тучи шли стеной.
Зальц пересек поле. Вдруг над головой оглушительно треснуло. Это было так неожиданно, что он присел. Раскат опередила новая трещина, прошлась по небу росчерком стеклореза. Зальц прожил долгую жизнь, но не мог вспомнить, что бывают осенние грозы. Нет, осенью он положительно не видел гроз!
Между тем обнаружил, что стоит на открытой дороге. Так может ударить молния. «Возмездие»… – усмехнулся он. До околицы, где чернела изба с неубранной рожью на огороде, расстояние – с милю, до водозабора – столько же. И Зальц неторопливой трусцой направился в сторону села. Сзади грохотало, шумел ливень. Он хотел наддать, но передумал: никогда не надо торопиться.
Новая трескучая вспышка осыпала тело мурашками. Встряхнула вселенную. Теперь Зальц бежал, испытывая мерзкое чувство обнаженности: будто раздели донага и обрили тело тупой бритвой. Шум нарастал – и вскоре его обогнал ливень.
Перед глазами стояла завеса, он видел лишь собственные руки, которыми отмахивал, стараясь держать ритм… И вдруг воскликнул. Подпрыгивая на высоких колесах, прямо на него несся трактор. Из кабины «Беларуси», приподнявшись на сиденье, что-то горланил пьяный детина.
Зальц скатился в кювет, в журчащие потоки. Грудь сдавило одышкой, во рту ощущался неприятный металлический привкус – не то от кислотного дождя, не то от бронхиального кашля…
Когда он добрался до села, небо еще ворчало, угрожая в вышине кроваво-бурыми отвалами туч…
Он поднялся по ступенькам гостиницы и увидел Тихона.
– Зер гут! – крикнул тот с лавки.
– Зашибись, – пробормотал немец и скрылся в темноте коридора.
Ночью он с трудом уснул.
А утром лежал с перерезанным горлом. Лежал один, всевидящий и онемевший, среди огромного мира, как полюс средоточения всего мыслящего…
Возле одра толпились местные жители, качали головами и тревожно шептались. Появлялся мальчик. Осторожно выхаживал вокруг тела, заглядывал в сквозящую рану. И всё, косясь на печатку Зальца, лежавшую с ладонью на груди, повторял: «Гут, гут, гут». А потом нагнулся и, смеясь, старея в злорадном ощере, змеиным шепотом выплюнул Зальцу в лицо: «Зашибись!»
Зальц дернулся, судорожно разодрал слипшееся веко, вскочил и захромал к окну, задыхаясь…
Через четверть часа он требовал машину, чтоб его отвезли в Гомель.
Когда он сходил с крыльца гостиницы, хромой Тихон мрачно наблюдал за ним из окна его же номера… Господин Зальц отвернулся – и его побрал ужас: Тихон стоял уже во дворе, за штакетником. Поправлял на метле прутья и улыбался – юродиво, виновато.
«Дурак! Мальчишку я убил! Ферфлюхте!..» – обругался Зальц про себя с сердцем, сел в кабину, хлопнул дверкой, и машина поехала.
1991
|
| |
| |
| aidar55 | Дата: Вторник, 21.06.2016, 03:01 | Сообщение # 154 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| тут в рассказе написано "зашибись" а на самом деле должно быть " за@бись".
в 1988 г ,когда я приехал в Москву поступать в литературный институт, поехали мы вечером с одним парнем на пушкинскую площадь проституток живых смотреть, ведь тогда это невидаль. посмотрели . сели у памятника Пушкину, сидит рядом немец, познакомились , очень плохо говорит по-русски, мы стали учить его некоторым словам. Он спрашивает - а как по-русски зер гут? мы ему и говорим - зер гут по русски - "За@бись" Он начал заучивать: "за@@бись". выучил, начали как бы играть. я ему зер гут! он мне- за@бись. а на лавке люди сидят, некоторые не выдержав уходят...
Сообщение отредактировал aidar55 - Вторник, 21.06.2016, 03:32 |
| |
| |
| aidar55 | Дата: Пятница, 12.08.2016, 22:43 | Сообщение # 155 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| Где все? хватит стареть, войска!
вот по теме выше сделал рассказ.
Война
Из общаги Литинститута провинциальная обитура в первые дни сыпанула глазеть на Москву градоначальника Ельцина.
Новодевичий монастырь, тогда запертый, парни взяли через стрельчатые стены со стороны пруда. Офигевали от высоких , до облаков, мраморных статуй мелких московских чинуш, проштампованных в укромных местах советской звездой шестиконечной; скорбели у скромного надгробия Чехову, печалились у плачущего сквозь камень Шукшина. Вспомнили между тем и о надгробии полководцу с грозным упреждением недругам: «Здесь лежит Суворов»
Другие смотрели вживую «Игру» Юрского, Евстигнеева, Абдулова, где те бессовестно жульничали, ибо не премьера. У кого-то во дворе Пушкинского театра стрельнул сигарету тощий, как костюм на витрине, Тараторкин. А кто-то Золотухину сигарету нарочно не дал, и тот, почесав под кепкой, улыбнулся вороне на кусте, сделав вид, что отказа не заметил.
Третьи, в основном прозаики, нажились по части гастрономии. Из комнат несло чесноком, как из колбасных цехов. Один бард битый час убивал тяжелой сковородой большущего сома, но тот не желал отдавать Нептуну душу.
Семейные вываливали на свои койки барахло – туфли, лифчики и яркие обои.
И только мы, трое, в спорах о литературе, прозевали все. Желудки крутило от сырых сосисок, болгарского кетчупа и шоколада, голова тряслась, а глаза пучило от крепчайших доз кофе.
Мы вышли из прокуренной комнаты серые, будто нас травили ипритом, - я из Казани, Армен из Еревана и Гази из Баку.
Оба поэта были интели до мозга костей. Причем юный красавец Гази страшно краснел при виде любой симпатичной девушки,
Армен был другого сорта, он вообще обитал в садах Горация, урбанизацию презирал, был властным и желчным. И когда неспешно двигался по коридору, высокий, сутулый, отрешенный, казалось – за ним тянется тень Евпатора.
- Поехали к проституткам на Тверскую! – крикнул мне с усмешкой мегрел-переводчик. Этот упитанный, полный сил старшекурсник не весть почему привязался ко мне с первого дня знакомства. Наверное ,я задавал много глупых вопросов. Еще вчера, держа в руке чайник с варенными в нем яйцами, он сказал мне:
- Сиди в комнате. Придет Наташа и все тебе сделиет.
- Чего «сделиет»?
- Мине сделила, и тебе сделиет. Я платил.
Как так? В эту Наташу вчера я втрескался до беспамятства. В коридоре на бис она исполняла Ломбаду. Трясла юбчонкой, будто в ней было просо, у меня под носом, когда я осел по стене, глазея…
-Боишься? Тогда я пошутиль…
.
А вот проституток смотреть я поеду! Я буду в чеховском форменном студенческом картузе, а лучше - в жилетке Куприна, с цепью на животе, с часами на брелоке, в открытом ресторане буду ждать печень с кровью, «я же сказал - с кровью!», а у ног сифилисная Женя будет рассказывать мне про горькую свою жизнь.
Я взял из тумбочки кучу денег, заработных отцом у станка для учебы сына в столичном престижном вузе, и мы поехали
Девушки ютились на мраморе Тверской. Но больше у гостиницы «Националь» - сидели кучно, будто кошки у фармацеха, где варят валерьянку.
Выпускницы школ. Ни прически, ни шарма. Лишь презренье и протяжное «но-о!». Они хотели только иностранцев.
- Не нокай, - проскрежетал мегрел. – Еще не запрягла.
Обернувшись ко мне, сказал морщась:
- Отвезем на такси, отымеем и бросим в лесу.
Он повернулся к шоссе в поисках такси...
Затем догнал меня, гремя ключами.
- Что ты? Убивать не будем.
Пошли и сели у памятника Пушкину. Произошло со мной странное. По натуре я тюлень. Но случись опасность, например, пожар, когда здоровенные мужики теряют самообладание , кудахчут, мечутся и визжат , как бабы, наводя панику, я вижу лишь один способ – уронить такого ушатом. Становлюсь расчетливым, даже медлительным. Наверное, я особенный псих. Нездоровое спокойствие я ощутил и тогда.
По асфальту вокруг Пушкина бродили голуби, на скамейках отдыхали люди. В основном интеллигентного вида. Атмосфера располагающая.
Я не сразу заметил, что сижу рядом с немцем. Большой, из добротной кожи, саквояж, до конца не застегнутый, изнутри торчит объектив большой видеокамеры.
Мы познакомились, кое-что по-немецки я знал. Немец по-русски - десяток слов. Я выведал, что он живет на берегу моря, там хорошо, и когда бьет волна, прохладная взвесь летит на его душистые газоны.
-Что же ты русского не знаешь? - укорил его я с улыбкой, - твой папа шел к нам убивать, управлять рабами – а сам ты ни в зуб ногой?
- Нихт ферштейн, - улыбнулся дружелюбно немец.
Он был примерно моих лет, ладно скроенный, в джинсовом костюме, красиво уложенные русые волосы на плечах, правильные черты, истинный ариец.
- Вот по вашему «зер гут» , а по нашему как будет? – спросил я. - Хорошо?
- Корашо, - подтвердил немец.
- Найн, - сказал я. - Зер гут по-русски - заебись!
- Заебись, - прилежно повторил немец.
-Играем, шпилен! Зер гут!
- Заебись! – азартно поддержал немец.
- Публичней! Нас должен слышать весь мир. Дас вельт!
Люди стали озираться.
- Зер гут! – рявкнул я и дернул рукой - будто ручку в трамвае.
-Заебись! - крикнул немец и тоже дернул ручку.
Тут люди стали подниматься с лавок и уходить, кто-то с улыбкой, кто-то с постной миной, кто-то просто подальше от скандала; даже мой мегрел стоял в стороне, поглядывая и краснея.
Немец, кажется, что-то понял, играл уже неохотно . В глазах его я заметил легкий нордический холодок.
Ничего , думал я. Твой папа убил двух моих дядей, деда в могилу свел, маму больной сделал.
- Зер гут, сука!- крикнул я поднимаясь.
Немец промолчал.
Я медленно к нему нагнулся:
-Вы думаете, мы вас простили? Нет, мы вас терпим.
Немец поднял глаза. Он не трусил. Но тихо сказал:
- Саебись.
Вскоре началась война между Арменией и Азербайджаном.
Мои друзья Гази и Армен отношения порвали.
Как-то я зашел в туалет. И в открытой кабине увидел тощую сутулую спину - Армен черенком от швабры судорожно топил в унитазе сборник стихов азербайджанца Гази.
Такого от Армена, которого уважал безмерно, я не ожидал! Движения поэта были неумелы и судорожны, столько в них было ярости, столько узколобого от «фольксштурма». Он стоял ко мне спиной и не мог меня видеть. От стыда я быстрее удалился.
Сделал ли подобное с брошюрой Армена Гази? Не знаю.
Не так давно пришла весть, что обоих поэтов нет в живых.
Жив ли тот немец? Сейчас мне немножко стыдно. Желаю хорошего орошения его оранжереям, а детям и внукам благоразумия.
Казань, 08. 08.16 г
|
| |
| |
| юрий | Дата: Суббота, 19.11.2016, 20:05 | Сообщение # 156 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
| Однополчан-мышанцев поздравляю с праздником! Добра и удачи Вам!
|
| |
| | |
| юрий | Дата: Понедельник, 02.01.2017, 13:12 | Сообщение # 158 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
| Пускай судьба уберегёт Вас от горя и несчастья, от злейшего врага, от всего злого, от тяжёлой болезни! И дай Вам Бог здоровья, счастья, радости и удачи на долгие-долгие года!!
|
| |
| |
| aidar55 | Дата: Понедельник, 02.01.2017, 15:06 | Сообщение # 159 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
| Дорогие мышанцы и забайкальцы!Поздравляю всех с Новым Годом! Желаю крепкого здоровья, хорошего настроения и чтоб не унывать, как не унывали мы на службе)))
Сейчас посмотрю и выставлю какой-нибудь новый рассказ. может, кого-то развлечет...
|
| |
| |
| aidar55 | Дата: Понедельник, 02.01.2017, 15:08 | Сообщение # 160 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 25
Репутация: 37
Статус: Меня нет!
|
Пепел
В Израиле пожилой еврей заметил: сегодня опять у мусорного ящика сложили стопки советских книг . Это значит, рядом кто-то из пожилых умер - и вот, вынесли ненужное.
Он с болью вспоминал, как в 80-х годах уезжавшие из СССР, брали с собой самое ценное. И когда на границе вставал выбор между вещами и книгами, они , люди книги, выбирали книги.
Как-то на даче старушка, вдова полковника, преподавателя в "Выстреле" ( у них печь в бане из броневой стали!), - уговорила меня взять чемодан с литературой о хоккее, самодельные книги о сборной СССР, олимпийских победах - вырезанные и наклеенные статьи с фотографиями знаменитых форвардов Старшинова, Фирсова, Полупанова. Собирал все это ее муж. Я не мог отказать старушке, хотя у самого полчердака макулатуры.
Ее и старушкой-то назвать нельзя, скорее, пожилая девочка. Ясные голубые глаза, не единой морщинки и нежные , как у младенца, вены на виске. Платье у нее летнее, без рукавчиков - время жаркое. Ее, слегка впавшую в детство, привезли на дачу как на каникулы.
Дача большая, с широкой продуваемой свежим воздухом верандой. Здесь многолюдно; длинный стол с самоваром, печенье, варенье; из кухни потягивает тушеными блюдами; гости заняты разговорами – о Сталине, о грибах; про старушку как-то забывают, и ходит она в сторонке одна - лишь бы была на глазах.
Вот стоит неподвижно под яблоней - не угасшая красавица. Иссиня-белые, вьющиеся волосы, сползают, как пена, на плечи. Ищет глазами собеседника и, увидев меня, берет под руку и ведет в сад.
- Знаете! У вас там, в пойме, роща. Так хорошо! Я пошла гулять в ту сторону - а там собака! Такой бас! – она, как девочка, с ужасом втягивает голову в плечи, глаза весело сощурены, кожа на виске, где сплетены вены, под солнцем до того тонкая, до того прозрачная, что невольно сжимается сердце ….
- Знаете, что случилось со мной в Солнечногорске? - говорит она, пленив меня в другой раз. - Я такое натворила!.. Хорошо, что узнал Володя ( Володя - наш дачный сосед, хирург на пенсии) . Примчался, как рыцарь, спас и отвез в больницу. А то бы я сплоховала (это она так про свою смерть)
- А что вы натворили –то? –спрашиваю.
- Поела не то, – отвечает коротко.
Она хвастает своей непоседливостью, смеется над приключением в Солнечногорске, которое чуть с ума не свело ее пожилых детей.
Останавливаемся у калитки.
Она сморит на меня - и, будто снова узнав в лицо, начинает:
- У вас там такая роща, я люблю там гулять. Иду, иду, - она опускает голову и плечи, показывая, как она идет, идет…
- И вдруг такая собака!
Жмуриться и, сжав кулачки, съеживается - показывает, как она испугалась…
Разве мог я такой отказать? Хранил содержимое чемодана, сколько мог, а когда начал строить мансарду, вместе с моими черновиками сжег в бане.
Вскоре старушка умерла, ее кремировали. И будто ушла эпоха. Осталась лишь старая квартира - офицерская квартира, с комодами и цельнодеревянными шкафами, где хранились мундиры, хромовые сапоги, галифе и дамские шляпки с вишенками; да на даче - небольшой военный музей. Его выставляют каждый год на веранде 9 мая: ордена, фотографии, отпечатанные приказы, поблекшие погоны…
Она дочь командира танковой дивизии. Во время войны на фронте вышла замуж за лейтенанта (на фото 1943года : ее отец - командир дивизии, ее жених - лейтенант той дивизии , и она, юная красавица, - стоят в окружении боевых офицеров у деревянного штаба).
Ее брат - сын командира дивизии - сгорит в «тридцатьчетверке» на глазах отца, а танковая рота мужа первой ворвется в немецкий город, где тюрьма, а в тюрьме - Эрих Хоннекер, которого ее муж, уже капитан, освободит. Хоннекер станет хозяином ГДР (есть фото, где они, седые, пожимают друг другу руки, Хоннекер и танкист – уже полковник).
9 Мая – день здесь особенный. Вся семья и сосед Володя, пожилой хирург - сын летчика-штурмовика на ИЛ-2, его жена, дети и взрослые внуки, да еще другие соседи собираются….
Все одеты по форме военных лет: пилотки со звездой, выгоревшие гимнастерки, кирзовые сапоги, белые халаты медсестер, шлемы танкистские и летные. Да еще танк, оборудованный соседом Сашкой из бензокосилки, тарахтящий, ползущий по дороге с качающимся стволом, а над ним – на нитке воздушного змея – витающий вправо-влево боевой «ЯК» с красными звездами на крыльях.
Человек двадцать гурьбой, шумно, как табор, - впереди на подносе водка с чаркой - выходят под аккордеон на большую дорогу. Пляшут, поют, угощают прохожих. Втекают попутно и ко мне во двор - отчебучивают в кирзачах загогулины. Медсестры в халатах, бабушка и внучка (два хирурга), с вышитыми красными крестиками на белых колпаках, берут под руку бойцов и лихо кружат на месте, кидая пятками, - вот-вот разлетятся в стороны…
Диву даюсь. У меня во дворе сорок пятый год!
Я плясать не шибко мастак. Зато супруга - руки в боки и пошла притоптывать, заезжать-нырять с оханьем вправо и влево, да кружить, стреляя коленкой, маша платочком над головой.
Победа!
И вправду Победа! Вижу и верю!
Ведь еще затоптано в людях чувство собственного достоинства, еще пишут в редакциях со шкурной завистью о чехах и французах, что не воевали и сбереглись, еще далеко до Бессмертного полка. А эта горстка людей взяла и без стыда за нее, родимую, вынесла на пыльный большак ее знамя. Взбередила в грустных людях дух, огорченное нутро, - и те стоят у обочины, смотрят кто потеряно, кто с улыбкой вслед; иные, будто одаренные, роняют слезу.
А баянист, с отцовской «Отвагой», приколотой к пилотке (на гимнастерку не положено) , выпятил грудь и наяривает – то плясовую, то про трех танкистов, то про любимый город…
Теперь этого нет. Праздник прибрало в свои руки государство. А где государственное, там не твое. Седым детям фронтовиков стало не интересно. В свое время они вплеснули жаркую чарку в душу униженного человека. Напомнили ,что была Победа, и не надо за нее краснеть перед европейцами, которых наша армия вытащила из дерьма.
Вплеснули чарку. Сумели.
А теперь все. Тихий музей на веранде. Для себя и приезжающих родственников.
Не забывали здесь и про Первое мая. Косынки, тужурки тридцатых годов, грабли и лопаты через плечо, - та же веселая гурьба, похожая на свадебных ряженых, с песней, пляской на ходу - с солидарной водкой для прохожих, которые трудящиеся. Хотя демонстранты-то все – сплошь интеллигенция: врачи, художники, преподаватели вузов.
В Новогодье я надеваю валенки и бреду по сугробу вверх – на огонек.
В пустом саду крутится и вращает винтом флюгер, неистовый, хочет улететь - то на юг, то на север.
Обширная веранда, с опущенными прозрачными тентами, покрыта звенящим инеем, - и кажутся неуместными пляжные шлепки на обувной полке, соломенная шляпка, прилипшая, как бабочка, к стене, и предназначенная для отпугивания комаров зеленая спираль на столе.
В окошке рубленой бани горит свет. Там уже топят. Черная шлея из трубы ныряет под крышу, стелется между яблонь, гасит на них далекие звезды.
Броневая сталь накалилась.
Я сижу на полкЕ.
В отрытую топку хозяин добавляет березовые дрова. Их тотчас охватывает пламя. Под колосником горка углей, и когда кто-нибудь входит , впуская кислород, они вздуваются, белеют до прозрачности, как в горне кузнеца. А вокруг серый пепел.
И вспоминается лето, дитя-старушка, вечера на веранде – то нескончаемое знойное лето, с множеством гостей, с философскими ночами под трели соловьев - когда, казалось, все до одного были молодыми в этом саду.
13 окт 16 г
|
| |
| |
| юрий | Дата: Понедельник, 20.02.2017, 14:53 | Сообщение # 161 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
| aidar55,
Айдар, что-то ты давненько не выставляешся. Ждём с нетерпением.
|
| |
| |
| юрий | Дата: Среда, 22.02.2017, 21:10 | Сообщение # 162 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
| Однополчане - мышанцы, поздравляю Вас с праздником! Самых наилучших Вам пожеланий!
|
| |
| |
| Леонид5 | Дата: Четверг, 23.02.2017, 15:50 | Сообщение # 163 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 106
Репутация: 26
Статус: Меня нет!
| Присоединяюсь к поздравлению!
Мышанцы! (звучит то как! :)), СМИРНА-А-А! Вольно, можно остограмится! Наш праздник!
Всем здоровья, Бодрости и Долголетия!
Слезаем с печи и ковыляем к столу!
Там всё уже стоит! 
|
| |
| |
| Леонид5 | Дата: Четверг, 23.02.2017, 15:50 | Сообщение # 164 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 106
Репутация: 26
Статус: Меня нет!
| Айдар, дружище! Пиши, родимый! Приятно тебя читать.
Сообщение отредактировал Леонид5 - Четверг, 23.02.2017, 16:10 |
| |
| |
| Леонид5 | Дата: Четверг, 23.02.2017, 15:50 | Сообщение # 165 |
Группа: Пользователи
Сообщений: 106
Репутация: 26
Статус: Меня нет!
| !!!!
Сообщение отредактировал Леонид5 - Четверг, 23.02.2017, 15:51 |
| |
| |
|
